лирика отступлений/вступлений и физика исступлений.М--в говорил на лекции: зачем нужны стихи? Чтобы в компании по общим стихам выявлять своих.
Он много личного говорил на лекциях, и много полезного, и много лирического, и давал к чаю научных выкладок немного меда поэзии (безутешны слезы Рахили!). Я была в него влюблена. Это были те времена, когда я легко влюблялась, я могла себе сказать: я влюблена, могла подумать это - и оно превращалось в правду. Сказала, подумала - и стало так (сейчас бы я многое отдала за ту легкость и то волшебное умение!). Третий, кажется, курс, а не то уже к четвертому, и мне надо было как-то осветить коридоры университета, вдохновиться, одухотвориться, мотивироваться, взлететь; и вот я подумала: сработало в лицее - сработает и сейчас! и влюбилась в преподавателя, и не прогадала. Мне снова стало зачем быть - в смысле, зачем быть там, где я была; со мной происходили лекции по культурологии (сдвоенная пара в неделю), и они были - как выходить из помещений с искусственным светом под солнце. Корни слов М--ва прорастали земле моего ума и моего сердца, как бы пафосно это ни звучало; в каком-то смысле это была форма второй молодости, эхо лицейских времен; я смотрела на него, я впитывала происходящее по-человечески, а не по-научному, хотя и по-научному тоже, я реагировала, я задавала вопросы, я мечтала, что вот будет зачет, и тогда - на зачете - случится диалог; ну, то есть я смогу хоть как-то ответить на то, что М--в для меня делает. Когда он поставил мне зачет автоматом и не принял отказа от автомата, я проплакала все утро (в плечо Н.С.)); а еще когда-то тогда написала стишок, одну из самых внутренне удачных этюдных зарисовок, очень точную и очень акварельную вещь. Она начиналась словами: "Быть щенком не обидно - обидно видеть себя щенком", а заканчивалась: "Того, что достаточно для зачета, для сердца - мало". Это было все так смешно и наивно, даже мне самой смешно и мне самой наивно, потому что - очень взрослые, зрелые мысли при очень детских, незрелых чувствах. Так контрастно и так волнующе от этого контраста. И, как бы то ни было, сейчас я живу в мире, которому научил меня - М--в. В числе прочих. (ВВЧ, например, тоже очень в этом числе, а первый в списке вообще папа). То, как я понимаю, то, как я ощущаю причины и следствия, как черчу поверх происходящего мысленную координатную сетку - это они, их слова, их отражения во мне, их вложенные в меня смыслы - в самом витаностровском значении.
(увлеклась лирическим отступлением!
два отступления от отступления: Н.С. сейчас пишет диссер у М--ва; М--в - один из тех, кто отразился в стишочке про Александра Марковича - больше в ощущениях, конечно, чем в фактах).
М--в говорил: зачем нужны стихи? Помнить стихи, читать стихи вслух? Чтобы в незнакомой компании по общим стихам выявлять своих.
То есть как - он сказал это однажды, и я вспыхнула внутри себя бенгальским огнем и шепотом вскричала внутри себя же: да! да! я всегда это знала! с детства пользовалась цитатами - для этого! искать и отличать! видеть, с кем и где ты совпадаешь пафосом!
Он сам читал стихи на память и скользил взглядом по аудитории - следил за реакцией.
Не то чтобы ему были нужны наши реакции, конечно.
Я виртуозно умела питать иллюзии и одновременно не обольщаться - впрочем, так ли уж виртуозно, если не предугадала не то что зачета автоматом, а что М--в жестко отметет попытку перешагнуть через автомат и все-таки сдать ему зачет.
(лирическое отступление от лирического отступления нумер три: так ли случайно я думаю о М--ве во время пересмотра сериала про доктора Хауса? вернее: мне кажется, что я думаю о нем по другим причинам, не связанным с сериалом, а так ли это?).
(лирическое отступление от лирического отступления нумер четыре: а ведь я никогда не была несчастлива в любви! даже когда придумывала себе несчастливую любовь или там влюблялась невзаимно/безответно, намеренно или случайно; вообще, когда я думаю про такое, мне кажется, что я в принципе никогда не была несчастна; но я, конечно, была, я даже в какой-то момент стала специально записывать это, чтобы принимать во внимание, чтобы помнить: да, было. а то у меня есть тенденция: часто, много и остро испытывать счастье, и когда я смотрю глобально, а не локально, все сливается в счастье, в "я счастлива и была счастлива всегда", и даже локальное "бывало иначе" иной раз очень сложно в себе наколупать: не верится, или память смазывает и стирает, или чувства заменяются на "настройки по умолчанию", или идет переоценка, и в этой переоценке "чувствовала себя несчастной и была счастлива" - не парадокс, а внутренняя правда, потому что счастье как будто стоит за всем и проступает сквозь все формы, в том числе и противоположные счастью, номинально исключающие счастье, оно просвечивает даже через отчаяние, боль, горечь потери, страх, неприятие себя, ненависть и т.д.).
... мы вчера после шведского разговорились о механизмах памяти и о запоминании разного, и на реплику фрекен Анны о запомненной когда-то накрепко задаче про уран я отреагировала мгновенно:
- Нам расскажет мама, если мы попросим...
- ... о ядре урана, – немедленно подхватила Н.
- ДВЕСТИ ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ!
Хором и взахлеб.
Подозреваю, где-то там я уставилась на Н. огромными глазами - радость узнавания, радость совпадения, оттого и "взахлеб" (эмоционально, бурно, фонтан), я много раз говорила вслух стишок про уран, и вот он впервые подхвачен, а ведь это - папа, это мне папа читал, это - детство, и вот у Н. тоже, наверное, детство. Изумление и тепло! У меня в глазах мелькало: улица Первомайская от Мира и дальше к ИФМ, папин кабинет в ИФМ, и как папа объяснял мне принципы работы счетчика Гейгера, и снова - улица Первомайская, какие-то осенние листья, и крыльцо ИФМ, вот что: я напишу о ИФМ к следующему занятию по шведскому, в рамках домашнего задания, ну, или о дендрарии напишу; мне было так хорошо вчера, и я даже не задумалась, что могло быть иначе. Я смотрела на Н., и во мне был немой вопрос: а как это было у тебя? "О ядре урана 238?".
Но не придешь, конечно, в чужую жизнь гулять и говорить, если тебе в ней нет места, если не сложилось. Могло бы быть интересно, но некогда. Это и называется "быть нулевым пайщиком чьего-то свободного времени". Ничего обидного: хорошо, когда у небезразличных тебе людей минуты осенних вечеров заполнены драгоценным - драгоценнее случайной и суетной посторонней тебя.
Я не люблю себя за то, какой была нетерпеливой, беспокойной и несдержанной (особенно несдержанной) вчера на шведском и после шведского - снаружи. Это стыд. И что-то еще, кроме стыда. Мысль, что я почти наверняка неприятна, заставляет меня бежать прочь, во тьму, изолировать себя, стремиться забыть о произошедшем, переключаться на другое. Я такая глупая и такая дурацкая. И так часто это. (( Потому что всегда. ((
Но такой стыд проходит, а стихи остаются, мосты над черными реками, протянутые для пожатия руки, "эти строки такие же мои, как и твои", одинаковые слова, по-разному отразившиеся в разных умах и сердцах, "разъединенные, мы все же вместе".
Сухой и горячий голос М--ва над нашими головами, аудитория на Чапаева, снег в окне, рыба, плывущая по обложке моей тетради. Влюбленность как приверженность. Как открытость речам и идеям. Как внимание. Любишь человека - и ничего от него не жаждешь для себя специального, пусть он просто будет, пусть иногда получается его видеть (наблюдать в естественной среде), пусть его слова продолжают отражаться в тебе. Как-то так.
Времени, которое объект любви проводит с тобой, не существует. Существует время, которое ты проводишь - с ним, внутри и вне себя.
Мне очень нравится испытывать это чувство: "люблю, но не претендую".
Оно хорошее и нетравматичное. Осенью по-особенному актуальное. И да, на него не распространяется правило "ничто не протухает так ужасно в смысле конечного результата, как невостребованная любовь".