Вопреки ожиданиям, первой прочитанной в этом году книгой стали не "Все, способные дышать дыхание" Линор Горалик или "Время, занятое жизнью" Урсулы Ле Гуин, с которыми я ездила во Вьетнам, а "1793. История одного убийства" Никласа Натт-о-Дага: сквозь этот текст я стремительно, так что захватывало дух, промчалась за два первых дня больничного. Голова кружилась не то от слабости, не то от развернутых передо мною картин. Кажется, несколько слов про это хочу сказать.

Никлас Натт-О-Даг, "1973. История одного убийства".Никлас Натт-О-Даг, "1973. История одного убийства".
Бездумно схватила в фикс-прайсе - потому что шведская и свежая и потому что где-то (не смогла вспомнить) я слышала или читала имя автора - кто-то его упоминал, чьему мнению я доверяю. Потом сообразила: ну конечно, Фредрик Бакман, в своих послесловиях и благодарностях. Они с Натт-о-Дагом друзья. В декабре начала было читать - не пошло, затормозила на второй странице. А в январе взяла книгу с собой в двухчасовую очередь на флюорографию, и так пошло, что аж полетело. В общем, это примерно то, чего я ждала от "Темной воды" Ханны Кент после ее же "Вкуса дыма", но "Темная вода" была довольно скучна мне (она тягучая, с невероятно медленно разворачивающимся сюжетом, как во сне идти, пробиваясь сквозь вязкое желе, тяжеловесная, и не так в ней много бытовых подробностей и разных судеб, как мне хотелось бы; хотя, конечно, местами это ручей, на дне которого поблескивают чешуйки истинного золота), а "1793" - отнюдь нет. Очень динамичный и одновременно насыщенный текст. Очень много в его основе перелопаченных архивных материалов, и это чувствуется; тут как с Ханной Кент: автор вливает теплую кровь и вдыхает трепещущую душу в набор сшитых между собой исторических документов. Выдергивает живую жизнь из-за кулисы довольно сухих бумажек и ставит перед читателем - и бумажки становятся фоном, а фантазия плотью; неважно, было ли именно так, потому что так _могло быть_, и этого достаточно. Частная история в общеисторической панораме. Много подробностей имени культуры повседневности. Вот: здесь примерно то, чего я ждала от "Темной воды", плюс то, что получила в Стокгольме в музее корабля "Васа". Внешнее/поверхностное завлекательное - зверское убийство и его расследование - по итогам скорее оборачиваются пшиком; кому интересна интрига и детективная составляющая, того конец, как мне думается, разочарует; лично мне в объяснениях померещилась некоторая фальшивинка, неприятная натяжка. И слишком много наивности, кстати. Но я ж купилась не на убийство. По факту главный герой повествования - Стокгольм 1793 года. И это примерно великолепно. Город медленно и тяжко дышит, город переживает темные времена после еще более темных времен, город нищ, город разворачивается, как раздавленная не до смерти улитка, липкая, в осколках скорлупы, происходящее в нем чудовищно, но за его пределами все еще хуже; можно было бы поймать ощущение полнейшей безысходности, но у нас есть спойлеры - знание о том, к чему Стокгольм пришел в последующие десятилетия и века, как преобразился. Стокгольм день за днем идет к свету и неиллюзорному процветанию, просто тут пока этого не видно. Муравейник не столько живет, сколько выживает. Его показывают глазами разных людей и вразброс: сперва персонажи 1 и 2, осень 1793; потом персонаж 3, лето (шаг назад); потом персонаж 4, кстати, женский, весна (еще шаг назад); потом снова персонажи 1 и 2, три шага вперед, зима 1793 и новый 1794-й год, и вот: это танец, танец для взгляда сверху, мы постепенно видим, как из хаоса складывается его упорядоченный рисунок, из бессвязных деталей - стройная сеть единой истории, поймавшая многих и многих и никого не отпустившая. Что-то утрировано. Драматургия почти безупречна. Иногда сжимается сердце. В известном смысле, как многие хорошие многосоставные вещи, эта история - кармартеновский тест на склад характера: "вам кого-нибудь здесь жалко?". Минор, мажор, сломанные судьбы, выправленные судьбы, чья-то жизнь заканчивается, чья-то жизнь продолжается, финал жуткий и завораживающе красивый. Хочется спойлерить, но не стоит. Давайте так: там есть омерзительные подробности низменных страстей и гнусность человеческая, там есть изнасилования, драки и казни, там есть благородные порывы и истинная дружба, там есть жалкое существование, которое влачат, и жизнь, которую несут, как службу, гордо и ровно, там много бухла, грязи и где-то излишней честности, какие-то места, конечно, приукрашены, какие-то гламурно затемнены; история Стокгольма - это песня, а из песни слова не выкинешь, даже если очень хочется вырезать, например, 1793 год по цензурным соображениям и спрятать. Но нет. Здесь к рассмотрению предлагаются вынесенный из избы сор и грязное белье. Не то что автор намеренно смакует всякие пакости - нет. Просто нам показывают: было - так. Это - жизнь. В этом есть своя красота. Везде может найтись место подаркам, находкам и свету, чему-то прелестному, чему-то сверхважному; всегда есть ради чего и ради кого стараться быть лучше, чем ты есть не напрягаясь. Всегда есть основания ждать хорошего - и возможность его дождаться; и особенно если не ждать, а брать и делать. Украшать жизнь себе, украшать жизнь другим. Мысль не нова, но всегда актуальна. Со дна - только наверх. Вот: дно Стокгольма. Придонье. Город - сумма его зданий, и людей, и возможностей реализованных и нереализованных (вторых всегда будет больше), и что-то такое неуловимое словом, но мираж встает из междустрочий и воздвигается в полный рост, и только ради этого миража, ради атмосферности стоит лезть в "1793" Никласа Натт-о-Дага. Читается быстро, на одном дыхании. Текст динамичный, я уже говорила; и, пожалуй, кинематографичный. Вижу в нем немало сходства с книгами фандоринского цикла Акунина.
Кстати: лучший дебют 2017 по версии Шведской академии детективных писателей.
(у меня в послевкусии: легкое, "столовая ложка на кастрюлю" ощущение, что чего-то не хватает; но не могу сформулировать, чего именно).

(как-т разучилась писать; слова затекли, как пальцы, и не разминаются).

(про Горалик и Ле Гуин, видимо, отдельно скажу чуть пожжэ).