Восемь. Восемь баночек варенья везу я в столицу. А точнее, две банки и шесть баночек. Упаковала как могла тщательно. Суеты вокруг варенья больше, чем представляет собой это варенье, если честно, но мне все нравится пока что.

Взлет меня. Пьяна, невесома, согрета или где-то около того, остро ощущаю себя счастливой; что-то про обновление, актуализацию смыслов и простые радости. На улице весна второй день, тот самый "мятежный и влажный март", все капает и течет, синие джинсы и тельняшка как нельзя лучше подходят к настроению, ворот куртки расстегнут, горло не прикрыто шарфом. Почти влюблена. И как будто живу в режиме "свидание каждый вечер". Нравлюсь себе в отражениях, хотя казалось бы; и мне упоенно от того, что происходит. От того, как меня встречают дома, как водят в кино и поят кофе, как пьют со мной крафтовое пиво, как укладывают в постель. Волны ночи - как волны Индийского океана. Жизнь становится острой, сладостной и нежной; за бытом, как Н.С. говорит о пьесах Чехова, проступает бытие. Именно так. Ощущение и переживание глубины под всем тем, что есть. Поверхностное натяжение момента. Условное равновесие. И как плетутся разговоры: бесконечно знакомо, всегда ново. От Босха до гомосексуализма в 19 веке проходит едва ли квартал. Как я недавно хотела написать Насте Никульшиной: муж-искусствовед (религиовед, культуролог) - бесценно, не так ли? Интересно - почти синоним к хорошо. Я бегу за Н.С., как котичек за красной точкой лазера, точно зная, что ее можно поймать и даже удерживать лапами целую минуту.

Сегодня у меня есть несколько важных дел, ощущение ускоряющегося времени, текстовая дезориентация, масса смутных планов на Москву и знание, что в аэропорту меня встретят.

Хочется делать подарки, но почему-то не очень понятно, с какого края к этому желанию лучше подойти.

Пойду, выпью кофе. И вджобну. А то весна, и в лирических переживаниях можно утопать бесконечно, никто не остановит меня, кроме меня.